Это был замечательный гвоздь - заржавевший, махровый, и длиной он был ровно в ладонь, чтобы было удобно держать в рукаве, прижимая его темно-рыжую тяжесть отогнутым пальцем.

Замечательный гвоздь.

Необычный. Я нашел его там, где никто не ходил - за бараком, у самой запретки, где багульник пытался цвести, забывая о том, что он здесь не на воле, и его, как и всех, окружает высокий забор, на котором развешаны лампы.

Высокие сосны еще были здесь - вероятно, до них не дошли пока руки начальства, и их не спилили, как внизу, где бригада з/к корчевала корявые пни уже месяц, но, впрочем, не слишком стараясь.

Очень долго я чистил свой гвоздь - отмывал от земли в умывальнике с мылом, а затем отбивал с него ржавчину - камнем на камне - и опять полоскал металлический кованый штырь возле бочки с водой в огороде.

Наконец я решил, что достаточно - ржавчина мне не мешала, а надежная тяжесть гвоздя помогала быть сильным. Уверенность в собственных силах - это важно, и мой ржавый гвоздь помогал сохранить ее, быть настороже, знать, что ты не один.

Очень часто, когда возникали проблемы, когда кто-то пытался меня спровоцировать на безнадежную драку, я смотрел мимо лиц. Видел тонкую жилку на шее, и придерживал гвоздь, чтобы он не упал, не скользнул в мою руку, не стал продолжением глаз - не вошел бы туда, где выбрана цель - чуть повыше ключицы, где бьется замедленный пульс.

Я молчал, не стараясь найти компромисс, но, наверное, чувствуя зло, мой враг отходил, и конфликт исчезал - и опять я стоял в одиночестве, с темной тяжестью смерти в руке.

Постепенно я тоже вошел в этот мир, и уже появились друзья в этой странной, забытой, проклятой стране, и гвоздем оказалось удобно пробивать дырки в банке сгущенки и пить эту вязкую сладость, и знать, что ты жив, и ты сможешь прожить достаточно долго - пока не окончится срок.

Чтобы гвоздь перестал быть оружием, я согнул его в виде крючка, и он стал "открывашкой" для банок сгущенки, и только. В рукаве гвоздь был больше не нужен, и я положил его в тумбочку возле кровати.

Закончив работу, тогда я старался уйти от людей - брал с собой авторучку, тетрадь и, когда были деньги, покупал в магазине сгущенку.

У забора, где крапива росла выше метра, я много писал - сколько мог, пока солнце еще не ушло - а затем пробивал два отверстия в банке, сидел, наслаждаясь свободой и вкусом сгущенки, куском "пайкового" казенного хлеба, забытым почти ощущением творчества и сделанной честно работы, надеждой на завтрашний день.

Это было прекрасно.

Возможно, что это спасло мою душу - я так и не стал, как другие, жестоким и, хуже того, безразличным, не стал зарабатывать "авторитет" или писать на других арестантов доносы.

У меня был мой мир - тетрадь, авторучка, возможность писать свою книгу и гвоздь. Мой старый, откованный очень давно, железный и потому запрещенный как "колюще-режущий" гвоздь.

* * *
Однажды, вернувшись с работы, я не нашел его в тумбочке. Впрочем, намедни, в бараке был шмон - и, возможно, его "отмели" - забрали и бросили в кучу сомнительной ценности личных вещей, недопустимых к хранению в зоне.

Впрочем, я был достаточно опытным арестантом, чтобы найти новый гвоздь в тот же день.