Любаша
Владимир Сергеевич Сергиевский* был арестован 17 июня *** года.
В райотделе давать пояснения он отказался, и потому был отправлен
в пресс-хату на ИВС [1].
В первый вечер он был избит, но "колоться" не стал, и бумаг никаких
не подписывал - потому бить его продолжали почти до утра.
Сержант, что смотрел на экран монитора, отключил телекамеры
и включил телевизор. Он знал, что в пресс-хате "работают" - там
ничего интересного нет.
К утру обитатели камеры устали бить Сергиевского в голову, в грудь
и по почкам, потому ему бросили в угол матрас, разрешили поспать.
Почему-то заснуть он не мог - не спалось. Просидел до утра на матрасе,
совсем оглушенный арестом, допросом и всем остальным.
Наутро он был переправлен в другую пресс-хату. На нарах сидел лишь один
арестант - он сказал, что сидеть ему долго, ему наплевать, что он
там начудил, но бумагу Владимир Сергеевич все же напишет.
- Не хочу возвращаться обратно на зону, - сказал арестант, - Если
ты не напишешь "сознанку", то я тебе жопу порву.
Сергиевский смотрел, как сосед снял с себя свои брюки.
На ногах у него были язвы, аккуратно залитые белым.
- От сырости, - пояснил арестант, - Уже скоро полгода, как
мучаюсь. Я мажу их пастой. Зубной.
- Почему не лекарством? - спросил Сергиевский, - Есть какая-то
мазь...
- Не дают. Денег нет на квитке, а бесплатно лекарства для
тех, кто совсем подыхает. Намажешь - почти не болит.
- Ну, в сознанку пойдешь?, - он нагнулся над тупо сидящим на нарах
Сергиевским.
- Не пойду, - отозвался Владимир Сергеич, - По статье Конституции
я не обязан...
- Вот дурак, - отвечал ему странный сосед, - Лучше сделай, как надо.
Сказали тебя "опустить" [2], если ты не напишешь. Ну как?
Сергиевский молчал
- Раздевайся.
Он попробовал вырваться, но высокий сосед заломил ему руку, и
стал выворачивать вверх.
- Больно!
- Может, все же напишешь? Больно будет, когда петушить тебя буду.
А потом все равно же напишешь - я в зону идти не хочу, здесь спокойней.
И деньги дадут за тебя.
Он поднял руку выше, и Сергиевский вдруг задохнулся от острой, отнимающей
последние силы боли.
- Руку сломаю!
- Давай, напишу!
Он взял ручку, бумагу, стал молча писать под диктовку: "Прокурору
такой-то губернии от Сергиевского В.С.", и чуть ниже - "Чистосердечное
признание".
- Пиши дальше!
И он написал на листе все, что тот, полуголый, просил написать.
- Подпишись!
Он с трудом подписался.
- Дату тоже поставь!
Он поставил.
- Все, свободен. Поспи до обеда.
Спать ему не хотелось. Болело в груди, и гудела толчками его голова,
по которой вчера очень долго пинали ногами, обутыми в тапочки-сланцы.
В левом плече шевелилась притихшая боль.
Назавтра его повели на допрос.
В тесной комнатке три человека - два следователя и адвокат,
предоставленный следствием. Адвокат улыбнулся ему: - Что, признался?
Подписывай, меньше дадут.
Подписался.
Не все ли равно...
Два конвойных сводили его через двор, в зал суда. Он смотрел на судью
в длинной черной хламиде, а тот, упираясь глазами в бумагу, прочитал
его имя, фамилию, отчество, что-то еще. Он не слышал, что именно -
бил молоток в голове и болели отбитые почки.
Его очень долго везли на машине в закрытом "стакане" - а потом очень
долго вели по проходам, окрашенным грязно-зеленым.
Ткнули в спину дубинкой: - На обыск!
Обыскали, раздев догола, а когда он пошел не туда, один из охранников
ударил армейским ботинком сзади, между ногами. Затем кто-то в белом халате
уколол его толстой иглой - брали кровь. Когда он попытался одеться,
уронил на пол вату со спиртом, и кровь пропитала рубашку, стекая
в ладонь.
Подтолкнули к каптерке: - Бери!
Он взял все, что давали: матрас - длинный грязный мешок, совершенно
бесформенный, рваный, что-то вроде подушки и чашку - железную,
с "ушками".
Такую он видел когда-то в столовой. Давно. В прошлой жизни.
Коридоры, железные лестницы, в паутине из сетки пролеты. Решетки.
- "Здесь так много железа, что можно построить линкор", - почему-то
подумал Владимир Сергеевич, - "Или мост через реку".
Тяжеленная дверь приоткрылась: - Пошел!
Он протиснулся в камеру - сильно мешал неудобный мешок, тот, что здесь
назывался матрасом. Бухнула дверь за спиной.
- Ну, привет, - кто-то встретил его, - Проходи. Кто такой?
Он сказал свое имя и присел на скамейку, сделанную из стального
уголка и накрепко прикрепленную к столу и цементному полу. Кто-то
из арестантов налил ему чаю, и он выпил, слегка удивившись черной
горечи, налитой в алюминиевую кружку с оплетенной веревочкой ручкой.
Очень сильно болело все тело и стучал молоток в голове. Почему-то
хотелось мучительно есть - он вдруг вспомнил, что несколько дней
совершенно не ел ничего, даже хлеба.
Скрежетнуло железо, открылась "кормушка" в двери.
- Получайте обед!
Он достал свою чашку из вещей на матрасе, но кто-то из рук ее
выбил. Чашка с ушками закувыркалась по доскам. Он поднял ее, и, не слушая
больше людей, что сидели за тем же столом, получил свою пайку.
И съел, что давали.
* * *
Записка по трассе [3]:
37/279 на Магадан
"Добра и здоровья Ворам и Людям, а также всем уважаемым
арестантам.
Ставим в курс, что Сергиевский* Володя-Сережа, следственный,
пришел этапом с города в хату 279 сегодня.
С каптерки принес чисовскую [4] шлемку [5].
Люди в хате поставили в курс, что чисовская не канает [6].
Шлемку сбросили на пол, но он поднял ее, и ел из нее.
Отпишите, что делать с ним по понятиям?
С добром, Люди хаты 279"
* * *
Ответ от смотрящего за тюрьмой:
279/37 Серому
"Людям хаты 279 с приветом и всем наилучшим!
Святой Свободы и Воровской Удачи всем нам!
Володю-Сережу Сергиевского за то, что не слушал совета
и ел из помойки въе#ать, вые#ать и поставить на лыжи [7].
С добром, Магадан"
* * *
Этим же вечером следственный Сергиевский Владимир Сергеевич*
был избит ногами и снятыми с ног ботинками. Били сильно и долго,
пока он не упал, и потом еще били ногами.
Затем один из сидельцев, тот самый, что выбил из рук его чашку
в обед, отвязал от трубы мокрый кляп унитаза и провел грязным
черным пакетом ему по губам.
На проверке, наутро, Владимир Сергеич стоял у двери,
неудобно держа в трубку свернутый драный матрас.
Корпусной [8] спросил старшего в камере: - Что это с ним?
- Своих ищет, - ответил смотрящий.
- Ищет, значит найдет, - отвечал корпусной.
Его вывели в коридор. Он стоял, глядя в серо-зеленую
стену до тех пор, пока проверка закончилась, а затем корпусной
перевел его в камеру 119 - в "гарем", к "петухам".
Он смирился: "петух" так "петух"...
Где сейчас он, не знаю. Зовут его Люба. Любаша.
--------------------------------------------------------------------------------
* Фамилия, имя, отчество и номера камер вымышлены
[1] - изолятор временного содержания, КПЗ
[2] - изнасиловать, совершить акт мужеложества
[3] - веревочная почта между камерами
[4] - казенная, принадлежащая имуществу СИЗО
[5] - металлическая миска
[6] - не соответствует, недопустимо к использованию
[7] - изгнать из камеры
[8] - старший надзиратель по корпусу следственного изолятора
22.02.2011. Курорт-Дарасун
| |
|